9 рота:

Почему? Да потому! Вот представь, вернешься ты на гражданку, ну там встреча, пьянка и так далее. Начнешь со своими корешами о житье-бытье базарить, они будут тебе рассказывать, как они на танцах балдели, баб снимали, смеяться будут, веселится. А ты что им расскажешь? Может про то, как ты здесь пыль глотал вперемешку с песком и свинцом, да? Про выжженные кишлаки расскажешь, про эти проклятые горы. А может, ты им расскажешь, как друзей своих хоронил? Ну, может, ты им про это все и расскажешь в пьяном бреду. Но поймут ли они тебя? Да, они будут слушать тебя, развесив уши, и может даже посочувствуют, но через пять минут они про эти твои рассказы забудут. А ты сам забудешь все это когда-нибудь? Я думаю, навряд ли. А насчет баб, что ты им расскажешь? Вот твоя баба, — Туркмен дернул за ствол моего АКСа. — Вот ее ты каждый день обнимаешь, с ней засыпаешь, с ней просыпаешься, гладишь ее, ухаживаешь за ней, и нет для тебя ближе ничего, кроме вот этого автомата. Помните, я вам рассказывал про пацана из моего города, который пришел из Афгана в восемьдесят первом? Он по началу тоже был веселый такой, про Афган иногда рассказывал, а потом замкнулся в себе, начал бухать беспробудно, а в оконцовке пошел в горы, забрался на скалу, прыгнул с нее и разбился. Я тогда думал, что это он по пьяне замкнул, или у него крыша съехала, но теперь я понимаю, почему он это сделал. Вот так, мужики, мало с войны живым вернуться, надо еще после нее жить как-то. И молите бога, что вы родились не в этой проклятой стране, а то бы бегали сейчас по расщелинам и кяризам вон от этих вертушек, — Туркмен показал на приближающиеся со стороны Шинданта вертушки, их было четыре. — А кто его знает, может завтра война придет и в наш дом, — закончил Туркмен и залез в водительский люк БТРа.

голосуй